Лесбийский опыт в Беларуси десятых годов: вспоминаем (или узнаем), каково было существовать негетеросексуальным подросткам десять-пятнадцать лет назад и сравниваем это с теперешним временем.

«Для нее это было экспериментом, но я жила этими мгновениями»

Я родилась в 2000 году. Большую часть жизни провела в Борисове — районном городе Минской области. В 2015 году закончила девять классов и поступила в колледж. Мои первые отношения с девушкой начались как раз тогда. Но влюбленность я пережила еще раньше.

Как я сейчас понимаю, я всегда испытывала романтические чувства к девочкам. В подростковом возрасте это, конечно, стало более острой темой, чем раньше. Мои переживания стали более яркими и серьезными, требующими выражения. В восьмом классе я влюбилась в подругу, и это стало всем моим миром. Я была одержима ею. Вся моя жизнь была подчинена тому, чтобы быть ближе к ней. Ее тусовка стала моей тусовкой. Я слушала музыку, которая ей нравилась. Я пила столько же, сколько она, потому что, напившись, Аня [имя изменено —  прим.ред.] предлагала мне целоваться. Для нее это было экспериментом, забавным развлечением, но я жила этими мгновениями. Наш общий друг заметил мою влюбленность, но Аня ничего не видела. Друг же сказал, что все ясно по моему взгляду. 

Когда я влюбилась в Аню, я уже знала о существовании ЛГБТ-людей, но себя к ним не относила. Мое представление об идентичности было сконцентрировано на сексе, причем таком, каким его представляли окружающие взрослые и телевизор. Кроме того, я рано начала смотреть порно, что тоже повлияло на мое восприятие сексуальности и тела. Это сделало самоосознание сложным. В порно лесбиянки хотели друг от друга секса и только секса, они бросались на тела друг друга, ничего, кроме этих тел, не видя. Я не чувствовала такого к Ане. Мне просто хотелось быть с ней рядом. То есть свою идентичность я воспринимала так: я влюблена в Аню, но я не из ЛГБТ.  

«Наш город был не лучшим местом для ЛГБТК-подростков»

Я училась в музыкальной школе, и там была девочка, которая открыто говорила, что ей нравятся девушки. Ее свободное самовыражение, стиль, смелые высказывания — все это было первым опытом встречи с живым человеком, который тоже относился к ЛГБТК. Мы начали общаться, и я чувствовала, что происходит что-то крутое. То, что наши разговоры не были пропитаны предрассудками и неоспоримыми, заранее известными ответами, сильно отличалось от того, что в целом происходило в нашем маленьком городе. Когда она делала камин-аут, люди в том числе отвечали оскорблениями и агрессией. Так что да, наш город был не лучшим местом для ЛГБТК-людей, ЛГБТК-подростков. Спасало только то, что мы были друг у друга. Благодаря этой девчонке я впервые почувствовала, что для меня в жизни есть место, и что оно очень крутое. 

Других ЛГБТК-людей в моей жизни тогда почти не было — разве что парень, которого я видела мельком и про которого мне сказали, что он гей. Плюс Аня познакомила меня с компанией девчонок из колледжа. Им нравились девушки, но от общения с ними у меня не было такого теплого чувства узнавания и близости, как с девочкой из музыкалки. Они грубо шутили, много пили, курили, подкатывали очень дико, нагло и нечувствительно. 

«Много бухал, а потом вдруг яро уверовал»

Я не помню, когда мой отец ударился в православие. Это было тогда, когда я еще ходила в детский сад. До этого он много бухал, а потом вдруг яро уверовал. Мама приняла эти изменения с радостью: в ее родительской семье тоже серьезно относились к религии, и для нее самой это было важной частью жизни. Плюс это заменило деструктивный алкоголь, натолкнуло его на поиски чего-то еще: смысла, порядка. 

Мы начали регулярно ходить в храм. Ездили в церковь за городом, где прихожане были более набожные. Нам с сестрами запретили носить штаны — разрешались только длинные балахонистые юбки, которые мне не нравились. С одной стороны, церковь придавала жизни стабильности и спокойствия — после попоек отца и шумных пьяных гостей мне нравилось видеть православных прихожан. Особенно я смотрела на женщин. Они были ласковыми, приветливыми, нежными. Матушка вообще меня очень сильно впечатляла. Они с батюшкой жили в доме при храме, и матушка не всегда ходила на службу. Однажды я увидела, как она выбежала из дома босиком и без косынки, такая озорная и свободная, и бабушки вокруг заохали, что так нельзя, а она засмеялась и что-то шуточное им ответила. Это было очень сильное впечатление и, как я теперь понимаю, в этом было много романтического интереса с моей стороны.

Но в целом воцерковление отца принесло с собой строгие правила и запреты. Отец стал много рассказывать о том, что мужчина глава семьи, а у женщины своя роль. Я помню, как в детском саду мы с еще одним мальчиком всегда оставались в группе последними. Меня так впечатляло то, что я слышала в церкви и от отца, что я стала пересказывать это мальчику. Говорила, что главный в семье муж, что девочки должны быть покорными, уступчивыми, всепрощающими. Каждый вечер нас двоих забирали последними, и каждый вечер я рассказывала ему о том, как правильно жить. Он сидел рядом и молчал. Наверное, ему было сложно поддерживать этот разговор, но мне тема совсем не казалось странной. Моими самыми яркими впечатлениями стали проповеди: во-первых, это было пространство единения с семьей и другими людьми, а во-вторых, отец контролировал то, что мы смотрим по телевизору. Как-то он сломал диск моей младшей сестры, где был мультик «Винкс» — история про чересчур самостоятельных волшебниц показалась ему неправославной. Он читал нам книгу «Путь Кассандры или Приключения с макаронами» — ее любят верующие, книгу часто можно встретить в продаже на православных сайтах. Там главная героиня приходит к богу. Мне как ребенку было интересно то, что героиня женщина и что у нее там какие-то приключения. Еще батюшка смотрел с нами «Хроники Нарнии», это тоже было супер. Сейчас я знаю, что автор «Хроник Нарнии» был набожным и зашифровал в книгах библейские истории, но тогда в приходе это вызвало волнения: в фильме же была ведьма и существа с рогами!

Отец чаще читал нам лекции о правильной жизни, что-то критиковал и запрещал. Но это исходило не только от него одного. Например, родители вместе постригли пупса моей младшей сестры, у которого был член, но длинные волосы. Они сказали, что так не должно быть, что у мальчика должна быть короткая прическа — и обкорнали шевелюру пупса. До этого он был очень красивым, и сестра любила с ним играть, поэтому она очень расстроилась.  

«Нас собирали в актовом зале, чтобы показать фильм про целебные свойства воды»

В общем, все это сильно на меня повлияло. Мне до сих пор странно находиться рядом с мужчинами, которые похожи на отца и в которых я считываю то, что он превозносил как образец маскулинности: высокий рост, физическая мощь, массивность. Если бы у меня не было других примеров мужчин в жизни (например, дедушки), то, думаю, я бы начала попросту бояться всех мужчин на свете. Дедушка покупал мне именно те игрушки, которые я хотела, не рассказывая так навязчиво о роли мужчин и женщин. Он делал мне ходули и мечи, играл со мной в компьютерные игры. Благодаря деду у меня были и куклы, и пистолеты, и конструкторы. 

Сначала я ходила в обычную школу, а в седьмом классе перешла в школу с православным уклоном. Большая часть детей ходила в эту школу не потому, что они были из глубоко верующих семей — просто школа была близко к дому. Там не то что было много религии — один урок в неделю, который потом вообще исчез. Но была всякая ненаучная хрень. Нас собирали в актовом зале, чтобы показать фильм про целебные свойства воды или телегонию  — а мы только что вышли с биологии. Был сильный диссонанс. Школьный психолог сравнивал женщин со скотчем, пытаясь доказать необходимость выбора одного партнера на всю жизнь.

Однажды нас отвели на экскурсию в роддом, чтобы рассказать о важности целомудрия и деторождения. Дали резиновые макеты младенцев. Макеты были неприятные, с катышками. Помню, что тогда даже не могла понять, что и почему чувствую. Это был дискомфорт, но у меня не было достаточно знаний о личных границах,пропаганде и феминизме, чтобы четко сформулировать, что происходит. 

К счастью, в школе у нас не было формы (просто деловой стиль одежды), а также строгих правил о внешнем виде, которые, например, продвигал мой отец. У двух девочек в школе были короткие стрижки. Одной из них была моя Аня. Насколько я знаю, учителя не ругали ее за это. Возмутились, только когда она сделала дреды. Так что школа, конечно, внесла свою лепту в восприятие женского и женственности, но она не была основным источником влияния. 

Главным в моих представлениях о мужчинах, женщинах и их ролях в мире был пример моей семьи. Несмотря на то, что отец со временем отошел от истовой религиозности, их с матерью отношения говорили мне о том, что женщины эмоциональные, зависимые и слабые, тогда как мужчины решительные и сильные, им позволено насилие, навязывание своего мнения и подчинение себе других людей. Из-за этого у меня были (и остаются) сложности с восприятием гендера, сексуальности, романтических и семейных отношений.

«Жаль, что я упустила возможности туда ходить»

Еще одной проблемой в осознании себя как лесбиянки было то, что гомосексуальные мужчины были гораздо лучше представлены в культуре. Я смотрела преимущественно гей-порно, видела клипы и фильмы с мужскими персонажами. Я не задумывалась, что все это не совсем про меня, и не считала, что внутри ЛГБТК вообще есть какие-то различия. Я выбирала контент по тому, какие эмоции он дает. Фильмы про лесбиянок заканчивались тем, что они как-то ужасно расставались, или умирали, или кто-то уходил к мужику, и мне не очень хотелось такое смотреть. 

Еще я чувствовала, что в фильмах про мужчин больше правды, что они выражают что-то настоящее. В фильмах про женщин многое казалось мне «соплями», было лишено логики и смысла. Как я теперь понимаю, это связано с проблемой male gaze и препятствиями для женщин-лесбиянок в сфере кинематографа. В тех фильмах был представлен не женский опыт как таковой, а женский опыт сквозь призму восприятия мужчин, под ограничениями и требованиями тогдашнего фильммейкинга. 

Только лет в двадцать я начала думать про лесбийский контент как про что-то особенное и важное для меня. Помню, что мне очень запал в душу клип, где девчонка превращается в тигра, чтобы защитить свою девушку, — в этом было столько силы, могущества, радости! Это разительно отличалось от тех фильмов, которые я видела раньше. «L World» тоже был одним из важнейших для меня сериалов: там были женщины разных возрастов, профессий и положений, у каждой была своя убедительная история, и все их взаимодействия были жизненными. Также для меня было удивительным и освобождающим то, что у ряда известных женщин были однополые отношения, у Цветаевой, например. Благодаря этому в голове начали вырисовываться разные примеры негетеросексуальности, я стала видеть сообщество как нечто, что укоренено в истории и культуре. 

Чем больше я узнавала, тем больше понимала, что лесбийская культура — это не то же самое, что гей-культура. Я увидела ее особенность и ценность для меня. К сожалению, это произошло достаточно поздно, буквально несколько лет назад. Знаю, что раньше в Беларуси было много мест и мероприятий, где можно было не просто встретиться с людьми из сообщества, но обсудить по-настоящему важные и серьезные темы. Жаль, что я упустила возможности туда ходить и узнавать новое. Думаю, это бы помогло мне быстрее справиться с внутренней мизогинией и гомофобией.

«Мне жаль, что из-за гомофобии у нас не получилось попробовать что-то большее»

Прошло больше десяти лет, но я так и не рассказала Ане о своих тогдашних чувствах. Мы продолжаем общаться, хотя и не так близко, как раньше. Она успела выйти замуж, развестись и попробовать секс с женщиной. Возможно, наши поцелуи не были для нее совсем уж ничего не значащими, раз спустя годы она продолжает делать нечто такое. Возможно, ее сексуальность не такая однозначная, как мне (да и ей самой) казалось. 

Иногда я думаю об Ане и о прошлом. Мне жаль, что из-за гомофобии у нас не получилось попробовать что-то большее, чем пьяные поцелуи. Кто знает, какой была бы наша история, если бы мы жили в другом, более свободном мире?