В Беларуси трансгендерные люди после завершения юридического процесса перехода не служат в армии. Впрочем, у трансгендерных женщин есть возможность избежать призыва даже со старым паспортом: нужно лишь получить подтверждение своей идентичности от врача. Для этого нужно обратиться к психиатру военкомата. Психиатр направляет на стационарное обследование в психоневрологический диспансер по месту жительства, где выставляется соответствующий диагноз. После этого происходит определение категории негодности и выдается военный билет.

А что же с трансгендерными мужчинами? После юридического перехода трансгендерные мужчины получают военный билет, однако в качестве причины негодности там указывается стигматизирующая статья 19А, которая одновременно указывает и на тяжелые расстройства психики, и на гендерный переход. Военный билет – один из документов, который нужен при трудоустройстве, поэтому указание подобной категории сильно вредит трансгендерным мужчинам: люди, работающие с документами, понимают, что значит код 19А. Это создает почву для дискриминации.

Трансгендерные люди часто отмечают, что вопрос армии для них нелегкий. Истории наших героинь и героя показывают, что в процессе урегулирования вопросов с военкоматом случаются неприятные и пугающие ситуации, где много неопределенности. Поэтому, если вам предстоит поход в военкомат, заручитесь поддержкой близких. Также может помочь опыт других трансгендерных людей, которые уже через это прошли.

Я получила военный билет более двадцати лет назад. Заключение — «годен в военное время».

Ожидала, что вызовут в военкомат, но попросили прийти в сельсовет по месту прописки.В сельсовете собрали сведения о составе семьи, месте работы и должности. Особое внимание уделяли наличию водительских прав. У меня они уже много лет как были просрочены, но я все равно боялась, что узнают о наличии категории механика-водителя. Эта категория давала мне право водить трактор, а следовательно, и танк, и БТР. Такая информация, насколько я знаю, влияет на то, признают ли человека годным к службе, потому что его ценность для армии возрастает.

Принимали конвейером. Подошла моя очередь предъявлять документы. Информация в паспорте давно не совпадала с моей жизнью и внешним обликом: там были мужское имя и лицо. Я отдала всё, кроме паспорта, и столкнулась с растерянными взглядами двух женщин из комиссии. Они спросили: «Вы пришли за кого-то?».

Тогда я показала паспорт и копию решения комиссии по гендерному переходу. Женщины долго всматривались в документы, бормотали, что ничего не понимают. Подшили все копии к делу, избегая общения со мной. «До свидания», — это всё, что они мне сказали после того, как поняли, кто я.

Мне было страшно встретить бывших одноклассников и однокурсников, соседей. Меня всегда гнобили там, где я выросла. Но обошлось: со знакомыми мы тихо разминулись на лестнице.

Тогда, в 98 году, я ощущала себя пустым местом — так ко мне относились. Не представляю, что со мной было бы, окажись я в военкомате сейчас, в 2023. Думаю, мне было бы куда страшнее.

В середине октября 2022 года мне позвонила мать со словами: «Звонили из военкомата. Тебя ищут! Если в ближайшие пару дней не появишься, тебя объявят в розыск».

Повестку не прислали — только пригрозили моей матери по телефону.

У меня началась истерика. Я понимала, что буду признана годной, если не заявлю о своей трансгендерности. Еще было страшно, что моему рассказу не поверят: хоть я и наблюдалась у сексолога уже больше года, у меня еще не было решения комиссии, и гормонотерапия была начата совсем недавно.

После звонка я сразу же поехала в родной город. Сомнений в том, что нужно явиться в военкомат, у меня не было: я не хотела проблем с законом.

В военкомате я выглядела максимально феминно — в обычной жизни я одеваюсь не так. Зайдя в кабинет, начала объяснять: я транс персона в процессе гендерного перехода. В кабинете сидели женщина и мужчина-военный.
Женщина начала расспрашивать меня о том, как давно я это про себя поняла, делала ли операции, с кем состою в отношениях. В ее голосе я слышала сочувствие, желание помочь и понять. Но военный молча выписал мне повестку. Женщина тихим голосом спросила: «Она, получается, годна? Она пойдет служить?». Военный твердо ответил: «Да». Меня это очень напугало тогда, я не знала, что делать.

Вспоминаю те дни с ужасом. У меня постоянно случались истерики: я была уверена, что меня вот-вот побреют наголо и отправят на войну убивать людей.

Через два дня я вернулась в военкомат снова — с той самой повесткой. При осмотре нужно было раздеться. При всех. Мне не оставалось ничего другого как стоять при врачах и призывниках в женском белье и ловить осуждающие взгляды. Было страшно.

Врачи осматривали меня очень быстро и небрежно, не задавая вопросов, — спешили передать меня психиатру. Между сотрудниками военкомата остро чувствовалось разделение на тех, кто защищал меня, и тех, кто осуждал и хотел навредить.

Я пришла к психиатрке, рассказала, что состою на учете у сексолога в Минске (предварительно я взяла там все направления, чтобы подтвердить свои слова). Психиатрка задавала вопросы о том, с кем я в отношениях, как давно это началось, как я себя идентифицирую и как ко мне обращаться, какие у меня отношения с родителями. На основании диагнозов F69 (расстройство личности и поведения в зрелом возрасте неуточненное) и F64 (расстройства половой идентификации, транссексуализм) она выписала направление на госпитализацию в психиатрическую больницу.

Там, в отделении для призывников, я провела семь дней. За это время со мной один раз побеседовал психиатр и была одна встреча с психологиней, которая проводила тесты. Было ощущение, что эти тесты она недавно скачала где-то в интернете.

Мне было сложно в больнице. Время тянулось медленно, меня пугали неизвестность и недружелюбное отношение со стороны других призывников. Правда, работники больницы строго следили за дисциплиной, поэтому открытого буллинга в отношении меня не было. Но я все равно очень нуждалась в поддержке. К сожалению, я не смогла получить ее от семьи. Когда меня госпитализировали, родителей волновало не мое состояние, а возможные последствия пребывания в больнице. Их не заботило, что я переживаю психологическое насилие — важны были только моё образование, получение прав, работа. «Это клеймо», — повторяли они снова и снова.

У меня тяжелые отношения с родителями. Я делала каминг-аут, отчаянно надеясь на понимание и принятие с их стороны, но этого не случилось. Родители поставили условие: либо они отказываются от меня, либо я избавляюсь от «всего этого вот» и становлюсь «нормальным» человеком.

Сейчас я не справлюсь без родителей. Поэтому я соврала, что исправлюсь, стану прежней, «нормальной». Но я медленно продолжаю свой гендерный переход и планирую уйти от них.

После пребывания в больнице была комиссия. Со мной разговаривали грубо, но я продолжала стоять на своем. Говорила то же, что и раньше: про то, что на гормонотерапии, и то, что не собираюсь отказываться от себя. Я получила заключение с диагнозом F64.0 (транссексуализм), а позже — военный билет со словами «негодность в мирное время». Со временем я хотела бы сменить свою степень негодности через суд и получить статус, полностью освобождающий меня от призыва.

Тем, кому предстоит похожий путь, стоит запастись терпением. Вся эта страшная бюрократическая машина хоть и плохо, но работает.

Когда я получил паспорт с мужским именем, мой возраст уже был непризывным. По опыту других трансгендерных персон в Беларуси я знал, что если ты старше 27, то нужно просто прийти в военкомат и написать заявление на получение военного билета. Я начал этот процесс в ноябре 2022 года.

Когда пришел, почувствовал достаточно дружелюбную атмосферу. Тетенька, которая помогала оформлять анкету, нисколько не была удивлена моей идентичности, что меня успокоило. А вот вопросы в анкете были тревожными: рост, вес, размер обуви, обхват головы… Я нервно отшучивался: «Вы что, уже хотите форму на меня шить?», на что тетенька довольно серьезно спросила, готов ли я служить и хочу ли. Не знаю, что было бы, если бы я ответил утвердительно.

Потом я отправился на медкомиссию. Быстро и спокойно со всем справился в поликлинике, получил нужные выписки и вернулся в военкомат. Психиатр военкомата сказал: «У нас тут армейские железные правила, поймите, нужна определенная справка. Я верю, что вы сменили пол, но нужна справка». Под этим он подразумевал то, что мне снова нужно пройти стационарное обследование в психиатрической больнице, хотя в процессе перехода я это уже делал. «Вам нужно будет полежать две недели в Новинках для подтверждения диагноза, иначе никак», — с этими словами он начал выписывал направление. На мои аргументы о том, что можно сделать запрос в стационар и получить мою выписки о решении комиссии о смене пола, психиатр ответил, что никуда звонить не будет: «Я ничего этого не знаю и не умею. Разбирайтесь сами!».
Напоследок он пошутил: «А вдруг вы еще передумаете? Что мне тогда с вами делать?». Напомню, у меня уже был мужской паспорт…

Я пришел в приемную директора РНПЦ психического здоровья писать заявление на получение справки. Меня тревожил вопрос формата выписки, которую я получу. Действительно, мне могли предоставить мне лишь эпикриз того, что я уже лежал в Новинках для подтверждения диагноза.

Пять рабочих дней я ждал, а потом обратился к заместителю директора Новинок, объяснил свою ситуацию. Он подтвердил, что госпитализация не нужна. Тогда я попросил его быть со мной на связи, чтобы, когда я буду в кабинете психиатра военкомата, тот по телефону объяснил ситуацию.

На следующий день я пришел в военкомат и сразу же направился к психиатру. Отдал ему эпикриз, от которого от отмахнулся со словами: «Это мне ни о чем не говорит». Однако я уже был подкован выдержками из законов: говорил о том, что мой диагноз бессрочный, что медсправка не обязательна — достаточно наличия мужских документов. Решающим козырем была нотариально заверенная копия решения комиссии по смене пола — увидев ее, психиатр наконец отдал мне необходимую выписку.
Остальную часть комиссии я прошел за 20 минут.