В то лето на болото ехали все.

Это стало обыденным, даже скучным занятием. Люди паковали самое необходимое: один рюкзак, немного еды — и уезжали. Еще пару лет назад до болот можно было добраться только на своей машине, но к концу июня того года начали ходить автобусы и маршрутки. Говорили, что от остановки идти всего ничего: километр по грунтовой дороге через лес — и выйдешь к низине.

Я смотрела фотографии с болот в социальных сетях. Хмурые лица на однотипном фоне. Ничем не примечательные пологие пейзажи: скудная пожелтевшая трава, редкие хлипкие сосны. Я всматривалась в снимки и пыталась найти хоть какие-то подсказки: как понять, что ступаешь в трясину?

Мы никогда на болоте не были. Ни я, ни моя мама, ни бабушка. В моей семье не было любителей ездить на природу. Мы сидели в городе, не стремились за пределы области. Мы и в лес ходили нечасто; если выбирались, то без определенной причины. Дышали воздухом. Отдыхали от шума. Гуляли. Ягоды и грибы покупали на базаре.

Я скептично слушала рассказы о походах на болото. На болоте — мошкара. Душно. От тяжелой, вялой земли парит. Одежда липнет тугим коконом, нога утопает в грязной воде.

Сама я ни за что бы туда не поехала.

Первая повестка мне пришла наутро после дня рождения. По правде сказать, я бы ее и не заметила, если бы не Арсений. Вернувшись с прогулки, я принесла гору листовок из почтового ящика: ролл-шторы, укладка паркета, скидка на абонемент в тренажерный зал. Мусор.

Вечером Арсений решил отнести бумагу на переработку. Стал утрамбовывать пакет — и достал из него белый прямоугольник.

«А чего выбросила? Вроде еще можно пользоваться».

Ничего необычного: просто бумажка. С краю — коричневый ободок, как от чашки кофе. Я не помнила, что это был за обрезок и почему я его выбросила.

Я положила бумажку на кухонный стол. Мы легли спать, а назавтра повестка зацвела.

Зацвела, как цветут стоячие озера: мелкой зеленоватой пеной. Я смотрела на крохотные ростки ряски, оставившие мокрый след на столе. Арсений в другой комнате собирался на работу.

Я разорвала повестку на мелкие части и выбросила, пока Арсений не увидел.

Со второй повесткой всё оказалось сложнее.

На выходные мы уехали на дачу. В пятницу с утра взяли собаку и книжки. Арсений настоял, чтобы ноутбуки мы оставили дома: пусть будет хоть какая-то иллюзия отдыха. Планировали вернуться только к ночи воскресенья.

Выходные провели в боязливом замирании. Я не могла перестать проверять социальные сети: кто куда едет, кто возвращается, что происходит с друзьями и знакомыми. Повсюду были коричневые квадраты фотографий болот. Я откладывала телефон на несколько минут и снова брала его в руки, хотя, конечно, ничего нового там не появлялось.

Вокруг замерло. На даче не было ни звука. Молчаливая прирученная природа: бархатцы в два ряда около дома, ухоженные деревья у подъездной дороги.

Я улеглась в тени на траве. Я смотрела, как Арсений ходит по участку и собака следует за ним. Искаженные моей близорукостью, они передвигались будто в другой плоскости. Незнакомые и непривычные.

Я чувствовала, как на спине проступает липкий пот. Минуты еле тянулись, пока гнетущая тревога наваливалась на меня, прижимая к земле.

Я не выдержала.

Мы вернулись домой к вечеру того же дня.

Арсений пошел первым: открывать дверь в подъезд, заносить сумки.

Когда я поднялась по ступенькам к подъезду, он всё еще стоял у входа. Арсений обернулся, и позади него на стене я увидела ярко-зеленое пятно.

Из нашего почтового ящика тянулись стебли.

Боялась ли я ехать на болото?

Я боялась не физических сложностей. Мне почему-то казалось, что я смогу перенести и грязь, и невозможность помыться, и высокую влажность, и насекомых, и тесноту.

Я боялась быть на болоте одна. Боялась, что после всех лет терапии моя психика не выдержит одиночества и проломится. Что густая темнота, из которой я с таким трудом выбралась, снова подступит и затянет меня обратно.

Той же ночью я написала в волонтерскую службу на болоте и меня связали с девушкой, которая могла меня встретить. Ее звали Аля (от какого имени было это сокращение?).

Первое, что Аля мне написала: «Ехать, конечно, стоит как можно раньше. Нечего откладывать. Подготовиться ты всё равно не сможешь. Раньше сядешь — раньше выйдешь».

Я всматривалась в это сообщение, пока буквы не начали расплываться.

В автобусе на болото не было свободных мест. Я поставила рюкзак под ноги, и ко мне тут же подсела женщина. Она тревожно перебирала свои вещи: паспорт, кошелек, телефон, — закрывала сумку, снова ее открывала, листала паспорт. Чистые листы. Ни одной поездки за границу. Ни замужеств, ни разводов, ни детей.

Я смотрела на свою соседку: усталое заношенное платье, натруженные покрасневшие руки. Почему она едет рядом со мной? Мы не были похожи, жили двумя разными жизнями. Мне стало жаль, что она оказалась здесь. Наверняка она не знала про волонтерскую службу на болотах — уезжала в никуда, потому что пришла повестка.

«Не понимаю, почему меня позвали, — женщина повернулась, как будто отвечая на мой вопрос, и ее мучнистое лицо оказалось рядом с моим. — С тобой всё ясно, а меня за что?..»

Она выглядела искренне растерянной и огорченной.

Я не знала, что ей ответить. Я отвернулась к окну, и больше мы не разговаривали.

На остановке я сразу заметила Алю. Она стояла по другую сторону дороги, ближе к лесу. На солнце ее белая рубашка и юбка бликовали. Только подъехав совсем близко, я увидела красные пятна на ткани. Это по Алиной одежде расплывалась вышивка.

Внешность Али соответствовала тону ее сообщений: прямая, крупная, сильная. Аля была не намерением — она была действием. Одним движением она поправила тугую косынку, топорщившуюся над косой, и привела в порядок намисто. Теперь она была готова меня встречать.

Пока люди суетливо искали свой багаж, Аля подошла ко мне и потянула за руку. Мы двинулись в сторону леса и, обогнав группки приехавших, вышли на узкую тропинку. Я проверила телефон: сообщений от Арсения не было, как и покрытия сотовой сети.

«Лучше пойти первыми, а то потом суета будет, все эти охи, ахи. Сейчас еще окажется, что они не знают, куда идти, что делать, ой, да мы вообще здесь первый раз…» — Алин звонкий, четкий голос легко укладывался в лес, падал в мох, рассыпался на искрящиеся части.

«А почему нет других волонтерок?»

Аля обернулась ко мне и, увидев, что я спрашиваю серьезно, улыбнулась.

«Потому что, кроме тебя, видимо, никому помощь не нужна, — позади нас, в начале просеки, у карты толпились люди, но Аля на них даже не взглянула. — Знаешь, мой тебе совет: ты на болоте думай только о себе. А про других пусть думают другие».

Солнце начало припекать, и я решила снять байку.

«Ой, — Аля поморщилась, словно от неприятного запаха, и отвернулась от меня. Она помахала ладонью перед носом и уткнулась в сгиб локтя, делая короткие неглубокие вдохи. — Течешь страхом».

Мне стало неловко; я потуже закуталась в байку и сделала шаг в сторону, чтобы не смущать ее. На секунду Аля показалась мне бесконечно усталой: она как-то по-особенному тихо выдыхала, словно из нее выходила последняя энергия. Она сгорбилась, пытаясь укрыться от меня, и как будто стала меньше.

Вдруг что-то переключилось внутри Али. Она выпрямилась, встретилась со мной взглядом и улыбнулась.

«Ничего, это я как-то не подумав сказала, — Аля легко приобняла меня и повела по дороге. — Конечно, тебе сейчас нелегко, — Аля говорила ровно и спокойно, ничто не выдавало ее тревоги, кроме мелкой, едва заметной дроби, которую она отбивала пальцами по моему плечу. — Это естественно — бояться».

Какое-то время мы шли молча, и Аля выпустила меня из-под своей руки, чтобы пойти впереди. Дорога сужалась. Я не видела перед собой ничего, кроме Алиной спины.

«Как бы ты ни боялась, нельзя давать страху поселиться внутри», — не оборачиваясь, отчеканила Аля.

Я хотела сказать: я не боюсь. Но голоса не хватило.

Я открыла рот, но не смогла произнести ни слова.

Мне определили дом у самого края деревни. Не знаю, чего я ждала. Беспокоилась, что это окажется старое заброшенное нелюбимое здание, где будет сыро и неприятно. Но Аля привела меня в самый обычный, добрый дом, очень похожий на дом моей прабабушки.

Под домом, у входа, росло несколько кустов темно-бордовой мальвы. Крупные цветки подпирали стену, закрывали дверь. Аля хозяйским жестом отвела куст в сторону, открыла дверь нараспашку. Нутро дома сухо выдохнуло.

«Можешь располагаться».

В центре комнаты стояла большая деревянная кровать, застеленная одеялом с вышитыми яркими розами. На тумбочке рядом была небольшая стопка книжек. Я поставила рюкзак у печки и неловко присела на стул рядом.

«Всё, конечно, не новое, но чистое. Я сама перестелила белье перед твоим приездом — можешь не беспокоиться. Еда в холодильнике, на ночь можешь протопить печку, чтобы сыро не было».

Аля перечисляла инструкции: вода — в колодце напротив дома. Соседи сегодня ушли на болото, но в целом приятные люди. На ночь лучше плотно закрывать окна. Ключей от входной двери нет, потому что здесь так не принято. Если что-то будет нужно — Алю можно найти в главном доме, он с другого конца деревни, желтая хата. Она закончила говорить и подошла к окну, чтобы выглянуть на улицу. Только тогда я заметила, что на одной из створок висит белый рушник с мелкой вышивкой по краю.

«Что мне теперь делать?» — я осматривала дом, чувствуя себя в нем потерянной и лишней.

«Ждать, — Аля хозяйским жестом поправила рушник на окне. — Теперь надо просто ждать».