С разрешения издательства «‎папье-маше» публикуем отрывок из главы «‎Осень». Электронную книгу можно купить из любой страны. 

Про авторку:

Дарья Трайден (род. в 1995 г. в Гродно) – писательница, художница, режиссёрка документального кино.

Окончила Институт журналистики БГУ, «Школу маладога пісьменніка» и несколько курсов WLAG. 

Пишет на беларусском и русском языках.

Публиковалась в литературных журналах «Новый мир», «Прайдзісвет» и «Маладосць», альманахах «Першацвет» и «Паміж», сборниках «Растяжение» и «Невидимые голоса».

В 2018 году выпустила сборник рассказов «Крыштальная ноч», который стал лауреатом премии «Дэбют» в номинации «проза».

Переживая безответную любовь, автогероиня романа Дарьи Трайден покупает деревенский дом в Беларуси и начинает ремонт. Преобразовывать и обживать собственное пространство на родной земле — стратегия сохранения смысла для героини. Размышляя о теле, идентичности, бедности, насилии и семье, авторка ищет и переизобретает свои корни. Будучи в равной степени о любви и о доме, книга рассказывает, как больно разбивают сердце situationships, и каково это — оставаться, когда все уезжают.

Сначала казалось, что в доме почти ничего не придется менять. Разумеется, нужно обновить электропроводку, вырыть канализацию и скважину — но в целом дом может остаться прежним. Мне нравились и двойные деревянные окна с решетками между рам, и бледно-голубые обои в большой комнате. Даже линолеум вызывал нежные чувства, напоминая о залитых солнцем полах детского сада.

Потолок из квадратных пластиковых панелей и офисные лампы были безусловно уродливы. Сайдинг, закрывающий часть стены, тоже требовал уничтожения. С этого всё и началось — отрывая сайдинг, я поняла, что со стенами теперь придется что-то делать. Комната с голубыми обоями стала выглядеть нежилой и неопрятной. Я позвонила одним строителям, другим, и оказалось, что прежде чем заниматься стенами, нужно заменить окна — иначе их демонтаж повредит отделку. Стоимость окон шокировала. Что ж, подумала я тогда, это будет самым дорогим вложением. Стеклопакеты из натурального дерева, прочные и красивые, с надежной фурнитурой — значит, в доме не будет сквозняков.

После замены окон в доме долго не происходило ничего страшного. Стояло лето, я приезжала сажать анютины глазки и вырывать сорняки, дом постепенно наполнялся вещами. Я купила два отреставрированных ГДРовских кресла, полку для обуви, стойку для одежды, небольшой металлический стеллаж, круглый садовый столик. Наконец заказала большую кровать и угловой диван. Их привезли осенью, в день, когда в доме демонтировали потолки и перегородки. Кровать и диван до сих пор не собраны и в коробках теснятся на веранде. Кухня, давно купленная, всё еще лежит на складе, и я не снимаю трубку, когда мне звонит менеджер по продажам Алёна.

Пассажиры медленно машут провожающим поднятыми руками — это напоминает покачивание водорослей в аквариуме. Во время этой поездки мы будем похожи на растения — тихие, безропотные, повторяющие движения течений и ветра, обмякающие без земных соков и смысла. Предыдущий автобус на Вильнюс задерживался — его ждали три часа, раз в десять минут слушая поздравления с 9 мая. У людей, находящихся в ожидании, стекленеют глаза и особым образом расслабляются мышцы лица — кажется, что они увидели страшное и не могут оправиться. Так выглядело лицо моей бабушки перед смертью.

Мы стоим посреди небольшого леса. Двадцать огромных дисплеев с флагом Евросоюза сияют над нами в темноте. Я слышу пение птиц и думаю про девушку, в которую недолго была влюблена. Теперь она занимается логистикой, ее специализация — негабаритные грузы. Когда нужно привезти что-то большое и тяжелое, расчеты поручают именно ей — она виртуозно умеет погружать на прицепы огромные сельскохозяйственные машины. Для нее погрузка происходит на бумаге и по телефону. Она ни в чем не участвует физически, однако без нее никакой процесс невозможен. Я думаю, что это очень беларусская работа — проходить через границы и вести через них других, управляясь с неподъемной тяжестью, негабаритными размерами, постоянным изменением правил. Также в этом есть что-то от писательства — создавать ситуацию, которая находится в тесной связи с реальностью, однако не тождественна ей. Загружая прицеп, она, в сущности, делает то же, что и я, — наслаивает на реальность ее описание, надеясь сделать жизнь более человечной и внятной.

Думаю, мое желание жить рядом с рекой и огромным полем определилось еще тогда, когда я, маленькая, ездила в электричке Гродно–Барановичи. До деревни бабушки и деда было два часа пути, и всё это время я была прикована к окнам, за которыми проплывали луга, лесные опушки, черно-белые коровьи бока, одинаковые люди и припорошенные серой пылью заводы. Мне нравились складки земли между равниной, рвом и насыпью, мне нравились холмы и овраги, я любила вид золотых петляющих грунтовок и одинокие раскидистые деревья, стоящие посреди пашни. По вечерам были слышны далекие поезда, собачий лай с другого конца деревни и лягушки в болоте за домом. Мне всё еще снится и это болото, и луг, что круто поднимается к яблоневому саду, и холм, где когда-то стоял замок Сапеги (деревянный, так что руин не осталось). Мне казалось, что вот она, настоящая жизнь. В городе мне редко бывало страшно — только когда навстречу шли несколько мальчиков-подростков или пьяный мужчина со сверкающими глазами. В деревне же я боялась постоянно — там были звери и огромные комбайны, острые косы и тяжелые печные горшки, там было много простора, с которым непонятно что делать, и был холод, и нужно было топить печь, и было время, и постоянно нужно было что-то чинить, сажать, полоть, спускать в погреб. Там я чувствовала, что можно умереть, и мне еще меньше были понятны взрослые, которые стояли к смерти куда ближе меня, но словно бы вовсе о ней не думали.