С 2020 по 2023 год отслеживать статистику гендерного насилия стало вдвое меньше стран. Но сами представитель:ницы атакуемых групп не готовы её заминать — они активно делятся в соцсетях случаями насилия и данными агрессоров, а заодно фрустрацией от этой нескончаемой работы. Ганна Отчик, живущая в Армении писательница и журналистка беларуско-туркменского происхождения, предлагает направить эту фрустрацию не вширь, на всех мужчин, а вглубь — на внутренние противоречия каждой группы. По ее мнению, борьба с насилием без внимания к ним лишь ухудшает положение и риски женщин Глобального Юга, в том числе находящихся вне родины.

Про авторку:

I

В 2020 году, когда я участвовала в ридинг-группе по левым феминизмам, одна из её создательниц спросила остальных: с кем вы скорее готовы объединиться — с либеральными феминистками или мужчинами рабочего класса?

Я задумалась, но ненадолго. Проголосовала за первых, ведь и сама совсем недавно принадлежала к их числу. Я видела себя классовой долькой внутри большого апельсина движения за гендерное равенство. К своей дольке — сквозь разделяющие нас, таких похожих, мембраны — мне хотелось намагнитить как можно больше союзниц.

За последующие годы я осознала или вспомнила, что в некоторых ситуациях меня выкинут в мусорное ведро из-за нехватки жизненных соков; могут посчитать как слишком экзотичной, так и довольно пресной; определят условиями хранения и даже просто записями в накладных, не взглянув на сердцевину; наконец, скорее положат в пакет к яблокам и бананам, чем кумкватам и юдзу.

Не каждая из этих метафор отсылает к чему-то конкретному, но, в общем, на своей целлюлитной и в определённом свете небелой шкуре я не раз прочувствовала опыты, которые мой гендер, совпадающий с приписанным при рождении, утяжелял — но не определял.

II

По данным The World Inequality Database за 2024 год, больше половины мировых доходов достаются верхним 10%. Беднейшие 50% получают меньше одной десятой. Полный перевёртыш.

Неравенство по доходам меньше всего выражено всего в Европе (судя по картограмме, это относится и к Беларуси). Заметнее всего разрыв в Северо-Западной Азии и Северной Африке, Латинской Америке и Субсахарской Африке.

Отдельно считают неравенство по богатству, то есть не по регулярным поступлениям на счёт, а по уже накопленному человеком или его предками состоянию. Это могут быть недвижимость, доли в предприятиях, депозиты, ценные бумаги. Оxfam в последнем отчёте заявили: состояние 1% богатейших людей выше, чем у 95% жителей земли. 

Этот 1% составляют в основном мужчины, многие из которых — откровенно плохие люди. Илон Маск мог бы не вешать лапшу на уши инвесторам и технобро про Марс, а решить проблему голода на Земле — и у него бы всё равно остались деньги.

О том, углубляется ли разрыв между богатыми и бедными, говорят разное. Oxfam — коалиция организаций, нацеленных на борьбу с бедностью, — пишут об «эпохе экстремального неравенства». Но в отчёте швейцарского инвестбанка UBS за 2022 год, откуда Oxfam взяли данные, утверждается, что после некоторых колебаний с 2020-го по 2022-й уровень неравенства пришёл «по большинству показателей к наименьшему уровню, зафиксированному в этом веке».

Впрочем, само сравнение индивидов может однажды открыть глаза, но после — уплощает картину. Графики команд 1% и 95% ползут по временной оси то ближе, то дальше друг от друга, не раскрывая ни деталей, ни причин своего существования. Сравнивать индивидуальные доходы или богатство имеет мало смысла. Это может показать, как далеки сверхбогатые от большинства людей, но не объясняет, откуда они вообще берутся и почему разрыв так велик.

III

Деталь, волнующая меня: постоянно дорожает жильё. И много быстрее, чем повседневные товары.

В Беларуси и Украине с 2013 года цена на недвижимость упала в долларах, но сильно выросла в национальной валюте. Это эффекты, хоть и разные, начала Россией войны против Украины в 2014 и последующих санкций, а затем эскалации в 2022-м. 

В Армении, куда я переехала, за десять лет квадратный метр особенно заметно подорожал в столице: на 25% в самом дешёвом и на 83% в самом дорогом районе — и это в долларах с поправкой на инфляцию. Также за десять лет с поправкой на инфляцию и, по-видимому, в национальной валюте поднялась стоимость жилья в Литве (на 31%), Польше (на 44%) и России (на 113%).

Это отразилось и на аренде. И я, и родители — мигранты в двух разных странах, где у нас нет ни гражданства, ни жилья. Чем меньше у тебя имущества и чем ниже доходы, тем чувствительнее подобные изменения.

Впрочем, домов, как и еды, в мире достаточно, чтобы разместить всех. Но «рынок недвижимости», как и проекты Маска, обслуживает не жильцов, а инвесторов.

Богатеть для них — значит опережать темпы, которыми растёт экономика в среднем. Это возможно, только если кто-то отстаёт и получает меньше среднего или даже активно теряет. Работница, поверх труда которой накручивают маржу; новоиспечённые жители мегаполисов, которым втюхали идею «арендовать выгоднее, чем покупать»; Шри-Ланка, почти 80% доходов которой уходят на проценты по кредитам; Земля, чьи биоразнообразие и ресурсы истощаются.

Выровнять индивидуальные уровни жизни невозможно, пока существуют эксплуатирующий и эксплуатируемый классы. Неравенство — крутящий момент капитализма.

IV

Мне хотелось понять, что происходит с неравенством, так как посты о нём я вижу по меньшей мере трижды в неделю. Также трижды в неделю я пропускаю приём пищи. В остальное время ем самые дешевые овощи и крупы, стараясь растянуть их на подольше

С другой стороны, два-три раза в неделю я вижусь со своим парнем. Он водит меня в рестораны, привозит мне приготовленные им самим блюда из дома, охотно готовит вместе со мной и покупает для этого продукты.

Я испытываю сложную гамму эмоций от банальной благодарности, капризулькиного кайфа и облегчения оценщицы отцовского потенциала до тревоги утратить самостоятельность или вляпаться в определения «тарелочница» и традвайф.

К вопросу, кто должен «добывать» еду, можно подойти с разных сторон. Среди тех, кто настаивает, что платить должен мужчина, выделяются не только приверженки «традиционных» ролей, но и те, кто обращает внимание на разные стартовые позиции в гетероотношениях. Женщина обычно выполняет больше неоплачиваемой работы, при этом мужчин охотнее нанимают на оплачиваемую и продвигают по службе. Им даже могут платить больше за то же самое, а в «мужских» отраслях зарплаты выше в принципе.

Как и жилищный кризис сильнее сказывается на тех, кто и так был беднее, кризис на рынке труда больнее и быстрее стряхивает с карьерных лестниц тех, кто и так на них шатались.

Случаи, когда в этих условиях в ресторане или супермаркете платит именно мужчина, называют, я видела, «компенсацией» и даже «репарациями». Однако если уходить в транзакционные образы, то лучше подойдёт, по-моему, образ гранта. 

Грант отличается от оплаты работы, полностью бескорыстного дара или поддержки по принципу «сегодня я тебе, завтра ты мне или кому-то ещё». Гранты запутывают, чему именно ты сопротивляешься и к чему стремишься. Гранты приучают все системные проблемы конвертировать в ставку поголовного содержания. От грантополучательницы требуется быть удобной и всегда обязанной.

(По забавному стечению обстоятельств, моего парня зовут Грант — предыдущий абзац не о нём).

VI

Мне попадаются рилсы, которые поясняют: «традиционная» женственность набирает популярность как стратегия выживания и защитная реакция психики. Кругом пожар, и всё чаще буквальный — от войн и капиталогенных природных катастроф. В воздухе жестокость, милитаризм, авторитарность. Хочется спрятаться на кухне. 

Мне тоже.

Параллельно с ростом популярности традвайф становится жёстче риторика заметной части женщин в адрес мужчин. Те, кто приносят в жертву какую-то часть воли, труда и амбиций, возмущаются, что вторая сторона не исполняет свою роль «традиционного» договора: платить в ресторане, впрягаться, быть добытчиком. 

Нечто похожее происходило в Беларуси после распада СССР, когда экономическое неравенство резко обострилось, как того потребовали законы рынка и соответствующий процесс строительства нации. Социологиня Елена Гапова так прокомментировала это в статье «О гендере, нации и классе в посткоммунизме»:

Женщинам позволительно быть бедными, мужчинам — нет. Даже будучи бедными, женщины остаются женщинами — считается, что «таково их тело», и ничто, за исключением чего-то чрезвычайного, не может изменить этого представления об их сущности. Совсем иначе дело обстоит с мужчинами. Мужественность (маскулинность) — это не тело (или не только тело), и те, кто беден, даже обладая биологическими признаками мужчины, теряют значительную часть того ресурса, вокруг чего она выстраивается. Речь в данном случае идет о нормативной мужественности: «он мужчина», а потому платит в ресторане. Обратное также справедливо: он платит в ресторане, и это делает его мужчиной (женщина, которая платит в ресторане, не доказывает таким образом свою женственность).

Эссенциализм, отчасти опровергаемый, отчасти сквозящий в цитате, исходит, по-моему, от самих описываемых процессов.

Другая часть направленной против мужчин риторики — претензии не к потенциальным партнёрам, а к мужчинам вообще. Едва ли не чаще, чем упоминание неравенства, в моей ленте всплывают советы не включать свет сразу после возвращения в квартиру, чтобы сбить со следа сталкера; заготовки видео с мужскими голосами, которые можно проиграть в небезопасном такси; проповеди о пользе женского одиночества.

Комментарии к ним повторяются: «Не все мужчины, но всегда мужчины», «медведь никогда бы такого не сделал» и «женщины, если вы действительно хотите добиться равенства, то почему вы совершаете так мало насильственных преступлений?»

Этот контент о преступлениях не входит в круг моих интересов. Одна из приятельниц заметила, что алгоритм подсовывает его из-за женского гендерного маркера в профиле. Она поменяла свой — и перестала видеть подобные посты. Забавно, что технократы в общем-то не сильно жалуют феминисток, но получают выгоду от алгоритмов, продвигающих радикально-феминистскую повестку. Вряд ли таково намерение: просто она популярна, вот и получает буст.

VII

Хотя у 99% женщин действительно много причин бояться или ненавидеть по крайней мере некоторых мужчин, фокус на патриархате как на главном источнике угнетения пугает меня намного сильнее. Особенно в его нынешней версии, когда вместо того, чтобы сказать «лес», говорят «всё множество деревьев».

Авторки «Феминизма для 99%» Чинция Арруцца, Тити Бхаттачарья и Нэнси Фрейзер сформулировали одну из основных проблем этого фокуса так:

Традиционные феминистские методы борьбы с гендерным насилием понятны, но, тем не менее, неэффективны. Наиболее распространенная мера реагирования — требование криминализации и наказания. Этот «тюремный феминизм», как его ещё называют, воспринимает как должное именно то, в чём следует усомниться: предположение, что законы, полиция и суды — достаточно автономная от капитализма структура власти, чтобы противодействовать вызываемому самим капитализмом гендерному насилию. Фактически система уголовного правосудия в непропорционально большой степени преследует цветных мужчин из бедных слоев населения, позволяя при этом их белым офисным профессионалам свободно насиловать и избивать; в результате женщины вынуждены ездить на огромные расстояния, чтобы навещать своих сыновей и мужей за решёткой, в одиночку содержать свои семьи и решать юридические и бюрократические проблемы освобождения из тюрем. Аналогичным образом кампании по борьбе с торговлей людьми и законы против «сексуального рабства» часто используются для депортации мигранток, в то время как наживающиеся на них и насильники остаются на свободе. Кроме того, тюремные меры не уделяют должного внимания потребностям пострадавших. Законы, криминализирующие изнасилование в браке или домогательство на рабочем месте, не помогут женщинам, которым больше некуда идти. В таких условиях ни одна феминистка, обладающая хотя бы толикой чувствительности к вопросам класса и расы, не может одобрить тюремное решение проблемы гендерного насилия.

Аруцца, Бхаттачарья и Фрейзер имеют разное происхождение, но всё же их объединяет опыт жизни и работы в США. 13-я поправка к конституции этой страны позволяет использовать труд заключённых как рабский. С самого момента отмены рабства классического эту поправку применяли, чтобы продолжать принуждать к тяжёлому и неоплачиваемому труду темнокожих людей: их намного чаще заключают в тюрьмы, в том числе частные, в том числе по ложным обвинениям, в том числе в изнасилованиях.

Уже не так важно, ставили ли американские либеральные и радикальные феминистки это целью. Многие из них открыто критикуют расизм и заявляют, что против манипуляции их идеями в расистских целях. 

Первые, однако, говоря о равенстве прав, продолжают усиливать мощь государственных монополий: им как бы принадлежит последнее слово в том, кто и какими правами обладает, а также монополия на насильственную защиту этого порядка. Одновременно они напитывают и капиталистические иерархии: под равными правами подразумевается возможность конкурировать внутри них наравне с мужчинами за места на более высоких уровнях, то есть по определению получать выгоды от угнетённого положения большинства других женщин. 

Вторые, то есть радикальные феминистки, уделяют основное внимание антагонизму полов и угрозе изнасилования. Они относительно глубоко анализируют психосоциальное воспроизводство этого антагонизма и этой угрозы. Но при этом не объясняют, почему гендерные иерархии продолжают воспроизводить себя в мире острого неравенства внутри самого множества цисмужчин, множества цисженщин и множества трансгендерных (и) небинарных людей. Не раскрывают они географические и этнические особенности этих иерархий или их отсутствия — и, наконец, их динамику, которую определяют материальные условия жизни конкретного общества, а не мнимо универсальная психология. 

Как пояснила американская темнокожая феминистка и коммунистка Анджела Дэвис, фокус на фигуре насильника способствует подъёму расизма, но не решает даже отдельную проблему изнасилований — не говоря о системном угнетении женщин.

Радикальные феминистки, соглашаясь с Фрейдом, считают половое различие первым, с которым человек сталкивается в жизни. Если это различие — прообраз всех прочих, то и гендерное угнетение — прообраз прочих угнетений.

Возможно, в этом больше правды для белых цисгендерных домохозяек Австрии или США, поэтому они проглатывали чрезмерные обобщения, искренне не замечая подвоха. Подвох не сразу вскрывается и при экспорте в относительно однородные страны и диаспоры.

Но вот бдительные граждане, которых десятилетиями не беспокоили проблемы насилия в семье, распространяют заочные слухи о насильственных намерениях всех 150 тысяч пакистанцев, которые якобы должны нагрянуть в Беларусь. Вот уехавшие в мирном порядке в страны ЕС называют себя «экспатами» и ищут районы «без мигрантов» — небелых беженцев. 

Насколько «равной» является Европа для детей незадокументированных мигрантов? При расчётах неравенства по странам учитывали резидентов старше 20 лет. Различий, которые можно осознать до эдипальной стадии, полно. Язык, людность, громкость, температура, запах, цвет.

Капитализм превращает разнообразие, любое различие любого происхождения в возможность высасывать сильнее, своим особенным способом.

VIII

Как изощрённо капитализм использует именно женщин, отказывались признавать многие левые динозавры и до сих пор отказываются признавать левые палеонтологи под масками активистов. Но мы знаем это в деталях. Гетероцисженщины бесплатно воспроизводят рабочих и их силы: буквально создают новые тела, ежедневно кормят, утешают, окружают чистотой.

Приниженное положение женщин используют и для того, чтобы меньше им платить: мы не возропщем. Женские тела обвешивают требованиями, ради достижения которых нужно вечно покупать что-то новое. Сами тела и их изображения тоже становятся товаром, а обладательница не всегда в силах отказаться. Она вынашивает ребёнка для богатой пары или рекламирует элитную недвижимость, в последнем случае символизируя красоту и роскошь, которой можно обладать. И так далее.

Но и на женской злости и ресентименте зарабатывают не одни лишь владельцы частных тюрем США или социальных сетей. Огульность обобщений идёт трещинами по ту или иную сторону любых различий кроме «пола». С идеи защиты всех женщин от всех мужчин слущиваются слои.

И обнаруживается, что на самом деле речь шла о защите избранных женщин от чужих мужчин. О правой идее.

Она отвлекает от того, чем заняты большую часть времени люди всех гендеров: часовая тряска в духоте по пути на работу, недооплачиваемый труд, в котором трудно найти смысл, преследующие перед сном счета, постоянный поиск возможностей сэкономить, — отвлекает от всего этого и того, что в этом мы действительно похожи.

Для правой идеи свобода воли важна лишь тогда, когда речь идёт о применении насилия или потребительском выборе.

Эта идея может верно определять социоэкономические предпосылки насилия, но вместо изменения среды наказывает тех, кто из нее происходит.

Она замыливает различия между самими мужчинами и представляет мне одинаково враждебными и того подростка, кто почти бесплатно собирал зёрна для моего кофе, и СЕО корпорации, которая обманула родителей этого подростка, — в таком уравнивании СЕО достаётся меньше гнева.

Она эссенциализирует гендер и любую комбинацию биологических признаков при рождении преподносит катастрофой, предопределяющей судьбу — палача или жертвы — что сильнее всего бьёт по транслюдям.

Она рассекает остатки связей между людьми, место которых сразу же занимают ИТ-продукты.

Так капитализм превращает различия в рычаги для дополнительной эксплуатации, она обвешивает различия грузиками страха.

Лично меня вражда «со всеми мужчинами» не освободит и не спасёт. На меня намного сильнее влияют ИИ-изация моих профессий, противостояние региональных и глобальных игроков в Западной Азии, приверженность талибов договорённостям с Туркменистаном по строительству газопровода в Пакистан и Индию, а также имперские проекты тюркского и русского миров в отношении страны, где я живу — русскоязычная мигрантка тюркского происхождения. И я готова сойти за пикми, если это поможет мне сблизиться с союзниками против капитализма под давлением этих угроз.

Моя личная критика феминизма, слишком занятого мужчинами, не адресована женщинам тех сообществ, где уровень гендерного насилия особенно высок или которым его угрозу особенно часто приписывают. Моя проблема — в ложном уравнивании всех мужчин и всех женщин. Массово и умозрительно примеряя на себя опыт чужого угнетения и, конкретно, насилия, женщины во власти, женщины из более привилегированных экономик и групп могут сознательно или неосознанно поддерживать меры, которые усугубляют это угнетение и разрыв.

Среди свежих примеров можно вспомнить использование слогана «Женщина, жизнь, свобода» во время израильской эскалации против Ирана. Некоторая часть западных феминисток была всерьёз убеждена, что бомбардировки чужой страны, которые в том числе разрушили тегеранскую тюрьму Эвин, где содержались трансженщины и другие узни:цы совести, кого-то освобождают. Соседи Ирана, включая Армению и Туркменистан, тем временем стояли на ушах, ожидая потока беженцев и общего регионального кризиса.

В России угрозу изнасилования мигрантами поднимают депутаты Госдумы, оправдывая в том числе ею всё унизительные и трудновыполнимые законы для мигрантов. Манипуляции цифрами и настроениями способствуют тому, что мои родители, семьи моих друзей, мои соплеменники как минимум становятся всё более скованы и нагружены бюрократией, но также — подвергаются повышенным рискам расового профилирования, жестокого обращения, внесудебных депортаций.

Мигрантка из Кыргызстана Бактыгуль Молдобаева, которая прошла через российский депортанционный центр, поделилась своим опытом:

В «Сахарово» мы пережили тяжелые дни. Спали на железных кроватях. Я своими глазами видела, как били парней электрошокером. Они издевались и над девушками, говорили «будешь моей временной женой?», обращались очень плохо. Там были беременные женщины, одна была на шестом месяце. Они даже не обращают внимание на их здоровье. Есть граждане Кыргызстана, которые находятся там от 20 дней до трех-четырех месяцев. Есть две женщины, которые там находятся, потому что нет документов. Им нужно помочь. Были дни, когда с нами обращались так, как не обращаются даже с собаками. Врагу такого не пожелаю.

Как и манифест «Феминизм для 99%» и эссе Анджелы Дэвис, ещё один текст, на который я хочу сослаться, я прочла на упомянутом ридинге. Это развёрнутый анализ структурных и в каком-то смысле географических предпосылок гендерированного насилия Тити Бхаттачарья. Он даёт марксистскую перспективу. Очень обобщённо и не совсем в марксистских терминах  — насилие действительно возрастает при столкновении Глобального Севера и Глобального Юга, а также при укреплении роли «традиций». Но в смысле почти противоположном тому, который незаметно подвёрстан в риторику об универсальной мужской угрозе.

«Не все мужчины, но всегда мужчины» защищает, как ни парадоксально, мужчин. Самых привилегированных, больше всего заинтересованных в сохранении патриархата, в том числе внутренней мужской иерархии.

Понимание, что какой-то труд я выполняю в большем объёме или более рискованных условиях, например, репродуктивный труд по моральному воздействию на взрослых мужчин, не снимает с меня ответственности за необходимости его выполнить, если иначе мне не приблизить будущее, в котором распределение ответственности и рисков будет справедливее.

Я больше чем то, какой я родилась или могла родиться. Что из меня можно выжать — вопрос, который больше всего занимает капитализм. Что я могу из себя вырастить и с кем соединиться, чтобы освободиться вместе — вопросы, которые занимают меня.